- Да, - подхватил он громче прежнего, - да, бабушка, так во како дело-то - во оно дело-то какое... а ты все на свою долю плачешься, того, мол, нет, да того не хватает... а вот мы и тут с хозяйкой не унываем (он посмотрел на Варвару), не гневим господа бога... грешно! знать, уж на то такая его воля; супротив ее не станешь... - О-о-ох, вестимо, кормилец ты мой, бог дал, бог и взял... - Да, не знаешь, где найдешь, где потеряешь, - сказал мужик, стараясь принять веселый вид, - день дню розь; пивал пьяно да ел сладко, а теперь возьмешь вот так-то хлебушка, подольешь кваску - ничаво, думаешь, посоля схлебается! по ком беда не ходила!.. Эх! Варвара, полно тебе, право; ну что ты себя понапрасну убиваешь; говорю, полно, горю не пособишь, право-ну не пособишь... - Вестимо, касатка, - отозвалась старуха, - веку только убавишь себе... ох, что ваша бедность! у вас хошь вот поплакать-то есть где... а вот у меня, горькой сироты, так и поплакать-то негде... - Ну, в том не больно велика утеха; что вой, что не вой, все одно - живи, коли можется, помирай, коли хочется... Э! старушка, горько жить на белом свете нашему брату!.. - О-о-ох, горько, родимый, так-то горько, что и сказать мудрено... Варвара быстро приподнялась и вышла из избы. - Вот, - сказал Антон, посмотрев на дверь, - она-то, бабушка, крушит меня добре слезами-те своими; вишь, баба плошная, квелая... долго ли до греха!.. теперь, без нее, скажу тебе по душе... по душе скажу... куды!.. пропали мы с нею и с ребятенками, совсем пропали!.. вот ведь и хлебушко, что ешь, и тот - сказать горько - у Стегнея соседа вымолил! спасибо еще, что помог... ох... а такое ли было житье-то мое... - Сказывают, - заметила Архаровна, по-видимому не принимавшая до сих пор никакого почти участия в том, что говорил Антон, - сказывают, Стегней-то богат добре!.. - Богат-то он богат... да ведь иной и богатый хуже нашего брата голыша... - Мне, кормилец, Савельевна говорила, что у него три лошади... да и медку, вишь, сказывают, продавал по осень... и денег-то, чай, много... - Ну, господь с ним, - отвечал откровенно Антон, - я тебе про свое горе говорю... эх, доля моя, доля!.. вот, почитай, пятый год так бьюсь, и что ни день, то плоше да плоше... - Все небось управляющий, касатик, не жалует? - Не жалует?.. ох! это бы еще ништо; кого он жалует? а живут же люди... нет, он злодей мне напался, весь мой век заедает! с бела света долой гонит! - а что наше дело, вестимо какое, терпишь да терпишь; мы ведь на то и родились, бабушка!.. да!.. Вот хоть теперь - пришло время подушные платить, где я их возьму? отколе? он же разорил меня да пустил по миру, а стращает теперь: в солдаты, говорит, да на поселенье сошлю, не погляжу, говорит, что у те жена есть, вон он что толкует... Ох, бабка, бабка, кабы был один я, ну бы еще ништо, одна голова не бедна, а то с ними-то что станется?.. Да... прогневил, знать, я чем господа бога!.. Вошла Варвара, - муж замолчал. Почти в то же время в воротах послышался стук. Антон подошел к светлому оконцу, выходившему на двор, и крикнул: - Кто там? Отклика не было.
|